Яна титоренко
Вина Вольтера
Российский фильм «История одного назначения» – о том, как благородство превращается в подлость, а низость искупает сама себя. Это картина о разочаровании – в друге, в себе, в эпохе и в стране. Сложный выбор, в центре которого – человеческая жизнь, проверяет героев на прочность. Долг сталкивается с милосердием, а нравственность – с законом. В неблагодарной роли долга – поручик Григорий Колокольцев, за фортепиано нравственности, разумеется,
Лев Николаевич Толстой.
Лев Николаевич Толстой.
Молодой офицер с высокими и благородными помыслами, желая доказать отцу собственную доблесть и самостоятельность, отправляется служить в отдаленную губернию/глушь/Саратов, предпочитая ее элитарному столичному полку. Его попутчиком в поезде случайным образом оказывается граф Толстой. Юный и кучерявый, с выправкой военного и манерами аристократа Гриша Колокольцев быстро заводит дружбу со Львом Николаевичем. Офицер часто ездит к графу в Ясную Поляну, пытается реформировать жизнь своего полка, вступается за всех. Его благородство неоспоримо и незыблемо. На каждое его появление в кадре зрителю впору салютовать шампанским и стирать со щек слезы ностальгии по славным временам Очаковским дворянских усадеб и покорения Крыма.
Один из второстепенных персонажей – вечно пьяный прапорщик, разжалованный во времена Крымской войны и выписанный Толстым в «Севастопольских рассказах». Он всегда рядом с Колокольцевым, но, конечно, жалок и низок на его фоне. В нем нет никакого благородства, но без него не получился бы фильм.
Все действующие лица в перерывах между прогулками по саду, обедами и благими деяниями для народа пытаются спасти жизнь молодому солдату, поднявшему руку на офицера. «Ведь не могут же его приговорить к смертной казни за пощечину?» – кинематографическая жена Толстого в случайной беседе формулирует практически главный постулат его творчества и лейтмотив всего фильма. Лев Николаевич выступает адвокатом осужденного: «Он сейчас чихнул, а мы его убьем». Там, где Толстой проповедует мораль, Колокольцев выбирает долг. Он в составе судей голосует «за» смертную казнь, оправдывая свой поступок законом, надеждами отца, долгом.
Один из второстепенных персонажей – вечно пьяный прапорщик, разжалованный во времена Крымской войны и выписанный Толстым в «Севастопольских рассказах». Он всегда рядом с Колокольцевым, но, конечно, жалок и низок на его фоне. В нем нет никакого благородства, но без него не получился бы фильм.
Все действующие лица в перерывах между прогулками по саду, обедами и благими деяниями для народа пытаются спасти жизнь молодому солдату, поднявшему руку на офицера. «Ведь не могут же его приговорить к смертной казни за пощечину?» – кинематографическая жена Толстого в случайной беседе формулирует практически главный постулат его творчества и лейтмотив всего фильма. Лев Николаевич выступает адвокатом осужденного: «Он сейчас чихнул, а мы его убьем». Там, где Толстой проповедует мораль, Колокольцев выбирает долг. Он в составе судей голосует «за» смертную казнь, оправдывая свой поступок законом, надеждами отца, долгом.
Пьяница-прапорщик голосует «против» и потом топится в озере от неспособности вынести содеянное. Он как раз и есть – Россия – со всем ее пьянством, неспособностью любить, грехами прошлого, отягощенная невозможностью построения в мире царства абсолютного добра, потому что России нужен абсолют, иначе не размахнуться, милосердная и честная Россия.
Эта история – ремейк, как бы пошло ни звучало, казни Христа. Даже деньги там есть – тридцать серебреников – их дает Колокольцев осужденному герою. Они, конечно, играют совсем другую роль, исключительно формальную – ими тоже клеймят преступника, пусть он и виноват только с юридической стороны. Осужденный часто сравнивает себя с сыном Господа; он тоже не знал своего отца. Бедный солдат, бастард, выродок, он умирает мучеником, и русский народ в стенаниях и слезах провожает его в последний путь, а пристальный взгляд камер поднимается над толпой и показывает зрителю, что идут крестьяне по белой и красной ткани – «сие есть Тело Мое, сие есть Кровь Моя».
Благородный Колокольцев – Понтий Пилат. Он малодушно выбрал закон, струсив спасать человеческую жизнь. «В белом плаще с кровавым подбоем, шаркающей кавалерийской походкой, ранним утром» Колокольцев берет полк под свое руководство и больше ничего не реформирует и не проповедует. Его благородство – фальшивка. Его идеалы – красивый фасад здания, где давно уже никто не живет. Россия их времени – это страна за полвека до революции. Перевороты такого масштаба всегда чувствуются заранее, и они тоже о ней знают – глухим страхом в сердце. Колокольцев – дитя царской России, он не может избавиться от ее душного, склизкого прошлого, в котором жизнь одних дороже жизни других.
Толстой – пророк революции – как и любой писатель. В данном случае Лев Николаевич – апостол Петр. Он пытается что-то сделать, но не доводит свою спасительную миссию до конца. При обращении к царю писатель случайно или намеренно забывает указать номер полка и тоже губит жизнь, чтобы потом написать роман – «Войну и мир» или «Воскресение» или иную Библию. Он не отрекается прямо, и его бездействие не так страшно, как беспечность прочих в отношении человеческой жизни, но он тоже не готов вмешаться, а готов лишь смиренно наблюдать со стороны. Даже церковь он возводит («и на сем камне Я создам Церковь Мою») – свое толстовство.
Благородный Колокольцев – Понтий Пилат. Он малодушно выбрал закон, струсив спасать человеческую жизнь. «В белом плаще с кровавым подбоем, шаркающей кавалерийской походкой, ранним утром» Колокольцев берет полк под свое руководство и больше ничего не реформирует и не проповедует. Его благородство – фальшивка. Его идеалы – красивый фасад здания, где давно уже никто не живет. Россия их времени – это страна за полвека до революции. Перевороты такого масштаба всегда чувствуются заранее, и они тоже о ней знают – глухим страхом в сердце. Колокольцев – дитя царской России, он не может избавиться от ее душного, склизкого прошлого, в котором жизнь одних дороже жизни других.
Толстой – пророк революции – как и любой писатель. В данном случае Лев Николаевич – апостол Петр. Он пытается что-то сделать, но не доводит свою спасительную миссию до конца. При обращении к царю писатель случайно или намеренно забывает указать номер полка и тоже губит жизнь, чтобы потом написать роман – «Войну и мир» или «Воскресение» или иную Библию. Он не отрекается прямо, и его бездействие не так страшно, как беспечность прочих в отношении человеческой жизни, но он тоже не готов вмешаться, а готов лишь смиренно наблюдать со стороны. Даже церковь он возводит («и на сем камне Я создам Церковь Мою») – свое толстовство.
Первая и самая главная революция – посмотреть себе в глаза
Смерть обычного солдата становится в картине лакмусовой бумажкой, по которой проверяют всех героев, и каким бы положительным ни казался Лев Николаевич, его Ясная Поляна – пример той же дворянской усадьбы, а его расточительность сильно отличается от бедной жизни простого люда, и проблемы его семьи – это проблемы, обсуждаемые за богатым столом хорошо одетыми людьми. Это противоречие в картине подчеркнуто нарочитой абсурдностью – в доме Толстого черные свиньи из-за границы, девушка театрально травится мышьяком, и все взвинчены, нервозны, но умеренно ласковы к крестьянским детям.
О том, что история основана на реальных событиях, создатели фильма сообщают лишь перед финальными титрами. Эта карикатурная история действительно случилась в далеком прошлом, действительно сильно повлияла на становление Льва Толстого, действительно перевернула его миропонимание. Никогда не существовало Гриши Колокольцева, но его несложно представить, достаточно нарисовать в воображении образ сына богатого генерала. Наверное, не было там и церковных аллюзий, и предтечи революции, и идеи о благе России, как всегда бывает в историях маленьких и невзрачных, коей эта и была, пока за нее не взялись создатели фильма. «История одного назначения» учит всех нас, благородных и гуманных, тому, что первая и самая главная революция – посмотреть себе в глаза. От нас не зависит человеческая жизнь, но в этой истории все мы – граф Толстой: когда-нибудь и нам случится выбирать, быть может, и тогда стоит подойти в зеркалу и поднять глаза.
О том, что история основана на реальных событиях, создатели фильма сообщают лишь перед финальными титрами. Эта карикатурная история действительно случилась в далеком прошлом, действительно сильно повлияла на становление Льва Толстого, действительно перевернула его миропонимание. Никогда не существовало Гриши Колокольцева, но его несложно представить, достаточно нарисовать в воображении образ сына богатого генерала. Наверное, не было там и церковных аллюзий, и предтечи революции, и идеи о благе России, как всегда бывает в историях маленьких и невзрачных, коей эта и была, пока за нее не взялись создатели фильма. «История одного назначения» учит всех нас, благородных и гуманных, тому, что первая и самая главная революция – посмотреть себе в глаза. От нас не зависит человеческая жизнь, но в этой истории все мы – граф Толстой: когда-нибудь и нам случится выбирать, быть может, и тогда стоит подойти в зеркалу и поднять глаза.
«Во всем вина Вольтера, во всем вина Руссо», – бросает герой романа Виктора Гюго свои детские обвинения в лицо великим мыслителям прошлого. Спровоцировали ли Вольтер и Гюго Великую Французскую революцию? Произошла бы русская, если бы не было Достоевского и Толстого? Насколько новая мораль определяет желание сменить политические режим? С каждым великим потрясением этих вопросов становится всё больше, а ответов на них – всё меньше.
Любая революция начинается с маленькой истории – назначения, разочарования или убийства. В любой революции – вина Вольтера и Руссо, Достоевского и Толстого. Потом маленькие мальчики зададут, как Гаврош, как в «Братьях Карамазовых» или «Духах русской революции» Бердяева, проклятый вопрос всемирной истории: «За что страдают дети? За что страдают вообще»? Такой страшной ценой всегда покупаются революции, цивилизации, религии и государственные системы. Революционеру нужно всеобщее счастье, и пусть никто не уйдет обиженным. Но обиженными уходят, и уходят все: и благородные юные офицеры, и маститые философы, и их любящие жены, и зрители.
Любая революция начинается с маленькой истории – назначения, разочарования или убийства. В любой революции – вина Вольтера и Руссо, Достоевского и Толстого. Потом маленькие мальчики зададут, как Гаврош, как в «Братьях Карамазовых» или «Духах русской революции» Бердяева, проклятый вопрос всемирной истории: «За что страдают дети? За что страдают вообще»? Такой страшной ценой всегда покупаются революции, цивилизации, религии и государственные системы. Революционеру нужно всеобщее счастье, и пусть никто не уйдет обиженным. Но обиженными уходят, и уходят все: и благородные юные офицеры, и маститые философы, и их любящие жены, и зрители.