Анна Суркова
Занимательная история
Задачки на тренировку толерантности
Мераб Константинович Мамардашвили, читая лекции студентам, однажды сказал, что самое важное качество для тех, кто занимается изучением истории – великодушие.
Великодушие — это допущение того, что может быть что-то другое, чем мы сами, и что нельзя требовать, чтобы мир соответствовал нашему или вашему уровню развития, нашим представлениям, нашим желаниям и нашим мыслям. Мир существует независимо от нас, и он гораздо больше нас и от нас требует приятия или, как говорил Декарт, великодушия. Что такое великодушие? Великодушие — это великая душа, способная вместить другое, не дрогнув.

М. Мамардашвили
Я придумала себе упражнение на «прокачку мышцы толерантности». Нужно найти в прошлом явление, которое непонятно или (еще лучше!) неприятно, а потом попытаться понять, какие именно исторические процессы и идеи могли его сформировать.

В одном из таких упражнений я решила «препарировать» фигуру Говарда Филлипса Лавкрафта – американского писателя, который, наравне с Эдгаром Алланом По, считается родоначальников жанра литературы ужасов. Может быть, сам Лавкрафт не так известен, как его коллега по цеху, но придуманного им Ктулху, ужасного древнего бога, дремлющего на дне океана, точно знают все. Возможно, непопулярность в этом случае к лучшему – современное толерантное общество вряд ли выдержало бы масштабы его расизма.

Официальная фотография Лавкрафта, сделанная Объединенной ассоциацией любительской прессы, 1915 г.
Штуковины органического происхождения, которые наводняют это жуткое чрево, даже в вымученном воображении нельзя себе представить относящимися к человеческому роду. Это чудовищные и расплывчатые наброски питекантропа и амебы, кое-как слепленные из какого-то ила, смрадного и вязкого, получившегося в результате земляного гниения, которые пресмыкаются и перетекают по улицам и в улицах грязи, входя и выходя в окна и двери таким образом, который не наводит ни на что другое, кроме мыслей о всепобеждающем черве, или о малоприятных вещах, изошедших из морских бездн.

Г. Ф. Лавкрафт, «Он», 1924 г.
Это не описание жутких инопланетных чудовищ – так Лавкрафт описывает свою встречу с афроамериканцами в Нью-Йоркском метро. И, хотя в начале ХХ века идеи превосходства одной расы над другой были свойственны практически всей белой американской интеллигенции, таких ярых апологетов расизма трудно было отыскать.
Дано: Говард Филлипс Лавкрафт
Корни расизма Лавкрафта, ожидаемо, берут свое начало в семье. Отец и мать умерли в раннем детстве писателя, поэтому воспитанием мальчика занимался дедушка, Уипл Ван Бюрен Филлипс.
Филлипсы были достаточно известной семьей не только в родном городе Лавкрафта, Провиденсе, но и во всей Новой Англии – колыбели американского консерватизма. Образованное население этого региона исторически было крайне враждебно настроено к чернокожим и иностранцам: в большинстве крупных городов этого региона (в том числе и Провиденсе) находились строго очерченные «негритянские» кварталы.

Лавкрафт в детстве
Уипл Ван Бюррен был ярким представителем белой интеллигенции – предприниматель, он владел универсальным магазином, множеством земель в штате и даже состоял в законодательном собрании штата Род-Айленд. Именно он привил будущему писателю любовь к английской литературе, искусству и естественным наукам: практически все свое детство Лавкрафт провел в огромной дедушкиной библиотеке, где хранилась семейная коллекция изданий со всего мира.
Лавкрафт в поместье семьи Филлипс в Провиденсе, Орчард-авеню, 30
Дикарь, на обезьяну сам похож,
Уж слишком долго продолжал кутёж.
С земли, как требует Небесный свод,
Мучительная смерть его возьмёт.
Был против Бога раб освобождён,
И так получит лишь могилу он.

Кроме того, как потомок первых английских колонизаторов, Уипл считал себя истинным аристократом и пуританином, и был абсолютно уверен в превосходстве высшей
«англосаксонской расы». Эти взгляды Лавкрафт впитывал как губка: свои первые откровенно расистские сочинения он написал уже в 15 лет, а годом позже его чуть не исключили из школы за декламацию антисемитских стишков.
С возрастом его взгляды лишь крепли. Например, ужас Первой Мировой войны для Лавкрафта первоначально был связан отнюдь не с военными и политическими преступлениями – по его мнению это была «недостойная и самоубийственная» война между «англосаксонскими расами».
…Выше таких прискорбных вещей как уничтожение невинных жизней и имущества, грозно воздвигается призрак величайшего из преступлений, оскорбления не только общепринятой морали, но и самой Природы: осквернение расы. В неестественном расовом уравнивании разных противоборствующих сторон нам видится пренебрежение антропологическими принципами, которое не может сулить ничего хорошего будущему мира.

Эссе «Преступления Века», журнал «Консерватор», апрель 1915 г.
Однако при всей своей радикальности и крайней неприязни к вообще любым «расам», кроме, конечно, англосаксонской, в 1924 году Лавкрафт женится на Соне Грин – журналистке из Нью-Йорка и... дочери еврейских эмигрантов.

Возможно, в расизме Лавкрафта кроется нечто большее, нежели просто воспитание и взгляды окружавшей его новоанглийской аристократии, для которых доминирование «белой расы» воспринималось как само собой разумеющееся.

Лавкрафт и Соня Грин,
5 июля, 1921 год
Дано: Время, 1890 – 1937
Годы жизни Лавкрафта пришлись на переломное время великих потрясений. Ужас осознания Первой Мировой войны влиял не только на экономическое и политическое развитие: Бог умер, религия больше не обеспечивала смысл существования, человек перестал быть центром мироздания.

Лавкрафт достаточно тонко воспринимал все веяния времени. Во время Первой Мировой войны его взгляды даже приобретают суицидальный характер – не смотря на свое ужасное здоровье, он пытается записаться добровольцем в национальную гвардию.
Некоторое время назад, потрясенный своей полной бесполезностью в этом мире, я решил, вопреки своему почти инвалидному состоянию, попасть на военную службу. Я рассуждал, что, попади я в полк, готовый к отправке во Францию, я смогу продержаться исключительно благодаря своей нервной силе (которая не так ничтожна), пока пуля или осколок шрапнели не положат моей жизни решительный и быстрый конец.

Письмо, 1915 г.
Утешение для себя Лавкрафт, как и многие его современники, нашел в «теории чистого материализма». В её основе – представление о самоценности мира, независящего от познающего его субъекта, и идей о создавшей его абстрактной силе. На смену религиозным взглядам на мир приходят антропологические: человеческое сознание – закономерный продукт материального мира.
Фридрих Ницше, Чарльз Дарвин, Эрнст Геккель и прочие влияния развили во мне цинизм; качество, которое все усиливается по мере того, как пришествие зрелого возраста избавляет от слепой предвзятости, с которой юность цепляется за пресную "с миром все в порядке" иллюзию из чистого хотения, чтоб так оно и было.

Письма, 1919 - 1920 г.
Так появляется известный миру Лавкрафт – убежденный прагматик и атеист. Не верящий в сверхъестественные сущности, вроде чудовищ и призраков, о которых пишет. Не верящий и в то, что после смерти человека ждет какой-то другой мир, в котором предстоит, наконец, узнать истинный смысл жизни.
Есть реальное утешение в научном воззрении, что ничто не имеет большого значения; что единственная логичная цель человечества минимизировать остроту страданий большинства и извлечь некое удовлетворение, происходящее из упражнений ума в поисках истины.
Секрет истинного довольства... лежит в достижении космической точки зрения.

Письма, 1919 - 1920 г.
Эта философия во всей своей полноте отразилась в лавкрафтовских сюжетах. Несмотря на то, что все произведения писателя о сверхъестественном, основа для них прозаично материальна: даже если где-то в космическом пространстве и нашлись бы какие-то разумные существа, странно было бы ожидать, что они будут исполнены благожелательностью к человечеству. Кем бы они ни были, к людям (в лучшем случае!) у них будет скорее пренебрежительное отношение, какое мы испытываем, например, к лягушкам. С этой точки зрения, любой человеческий прогресс – иллюзия, а человеческая жизнь пугающе бессмысленна. В конечном итоге обязательно найдется что-то, что сотрет нашу цивилизацию в порошок.

Лавкрафт в Бруклине, 1924 год
Наша философия ребячливо субъективна мы воображаем, что благополучие нашей расы есть высшее соображение, тогда как на самом деле само существование этой расы может быть препятствием к предначертанному пути всей бесконечности совокупных вселенных!

Письма, 1919 - 1920 г.
В этой пессимистичной картине мира человеку отведена роль наблюдателя: прогресс иллюзорен, жизнь бессмысленна — наслаждаться ею причин нет. Культура Новой Англии могла обеспечить всем, что было необходимо для достойного исполнения этой роли: упаднические взгляды, сдержанность, неизменные строгие костюмы. Именно поэтому, отчасти, пуритане англосаксы казались Лавкрафту вершиной цивилизации.
Следует прийти к осознанию того, что вся жизнь лишь комедия тщетных желаний, где есть те, что ломаются как клоуны, и те, кто хладнокровно и бесстрастно наблюдают – полнейшая пустота всех общепризнанных целей человеческих усилий презабавно очевидна для беспристрастного наблюдателя…

Письма, 1919 - 1920 г.
Однако, стройная метафизика Лавкрафта быстро вошла в конфликт с новой реальностью ХХ века. В 1924 году, женившись на Соне Грин, Лавкрафт переезжает в Нью-Йорк и попадает в самый центр Гарлемского ренессанса – культурного движения афроамериканских писателей и художников, одной из важнейших вех в движении за права чернокожих в Америке.

Впервые за всю историю страны стереотипные представления о чернокожих, десятилетиями насаждаемые в американской культуре, переосмысляются, создается новый образ афроамериканца: образованного, высококультурного и равноправного члена общества. В поле зрения образованного населения появляются произведения, воспевающие красоту традиционной африканской культуры на американской земле. И что еще более важно – признается влияние этой культуры на культуру США.
Это было абсолютно невыносимо для Лавкрафта – африканская культура подрывала все устои его мировоззрения. Ведь, по Лавкрафту, человека делает человеком понимание бессмысленности хода мироздания. А африканская культура, слишком жизнерадостная, ритмичная и яркая, преступно громко воспевала жизнь. Гарлемское движение стало очень ярким событием в жизни Нью-Йорка: парады за права чернокожих, мьюзиклы и джазовые представления.

Спустя всего два года жизни в Нью-Йорке, Лавкрафт возвращается в Провиденс – с едва ли не нервным срывом. Но даже в родном городе он не мог быть спокойным: в середине 20-х годов Новая Англия становится центром движения за отмену рабства и борьбу за права чернокожих. Так, расизм Лавкрафта приобретает все более маниакальные оттенки и становится больше похож на фобию.
Честно говоря, моя ненависть к человеческому животному стремительно растет – чем больше я гляжу на этого проклятого паразита и на воплощенные труды их злобных, жалких и садистских психических процессов.

Письма, 1925-1926 г.
Решение
Годы пребывания в Нью-Йорке и последующее за ним возвращение в Провиденс становятся для Лавкрафта самым плодовитым периодом в творчестве. В это время рождаются "старшие" тексты: Хребты Безумия, Тень над Инсмутом и, пожалуй, самое известное его произведение – Зов Ктулху.

Герой, который находится в центре повествования – воспитанный молодой человек, профессор наук, материалист – воплощение лавкрафтовских идеалов человечества. Этот герой – сам Лавкрафт. Он жертва несправедливости самого хода мироздания.

В этом лежат глубинные корни лавкрафтовского расизма, его причина – не просто обычная ненависть "янки" к чернокожим. Всему виной мироощущение, сформированное временем, в котором писатель жил.