В любой компьютерной стратегии конечная цель – всегда – завоевание территории. Страна занимает шестую часть земного шара, и на нее неизбежно обращают внимание. В мире перманентной ядерной угрозы, перенаселения и нехватки ресурсов, наше территориальное могущество определяет и наш политический статус. Россия в этом отношении страна исключительная. Исключительность в данном случае априорна.

Представьте, что на маленькой планете все созданы разными и объединяются по принципу разности, и маленькие разноцветные квадратики политической карты мира подчеркивают эту разность государственными границами. Но есть великая империя – какие случаются неизменно каждый новый век – что простирается от полярного края до азиатских степей – Россия.

Национальная идея – лакмусовая бумажка вечности, сверхзадача, идейная установка на много веков. Каждая страна выдумывает себе «программу на вечность». У России таких программ, если открыть досье, найдется несколько, все они в той или иной степени реализуются до сих пор.

Концепция «Москва – Третий Рим» дала Москве новое метафорическое название, а России – духовное право наследовать Восточной Римской империи. Считается, что предложил идею в 16 веке монах псковского Елеазарова монастыря Филофей, как это часто бывает в таких случаях, только оформивший распространенное мнение. Известна формулировка, пророческая, летописная, в духе сказаний о граде Китеже: «Москва – Третий Рим, а четвёртому не быть». Концепция «Москва – Третий Рим» пришла в Россию со стороны духовенства и из всех национальных идей до сих пор остается наиболее устойчивой. Трактуется она обычно не в пользу имперских амбиций и потенциального «возвращения» Стамбула в лоно православной церкви, а только как необходимость Москве сохранять и оберегать обретенную религию, оставаясь центром православия. Эта концепция касается исключительно духовной роли России, несмотря на спекулятивные попытки оправдать логикой этой философии политические притязания на новые земли.

Вторая наиболее известная национальная идея пришла «сверху» и была сформулирована в политической среде: автором теории официальной народности в 1833 году стал граф Уваров, министр народного просвещения. Триада «православие, самодержавие, народность» выражала основные постулаты политического режима и лаконично обозначала цели правительства. Цели эти, однако, не предполагали кардинальных изменений, а только закрепляли незыблемые, по мнению автора концепции, государственные ценности, кои состоят, разумеется, в православной вере, опоре на царизм и единении разных народностей под общих знаменем Святой Руси. Проект предполагалось внедрить в образовательной сфере, «чтобы народное воспитание соответствовало нашему порядку вещей». Идеей, тем не менее, эту концепцию считать сложно, поскольку ни установки на будущее, ни задачи она не формулирует. «Оставим всё, как есть», — сказал фактически граф Уваров, и почти сто лет всё именно так и оставалось.

В XX веке на карте мира возникло новое государство — СССР, самодержавие пало, православная вера, считавшая царя помазанником Божьим, оказалась не самым удобным инструментом пропаганды и была запрещена. Из обозначенных в XIX веке постулатов только один более или менее удовлетворял новое правительство — народность. Советский режим тяготел к религиозному тоталитаризму, создавая свою церковь, и возможно не так существенно отличался от той России, которую стремился забыть и вычеркнуть из памяти.

Итак, идея Третьего Рима была исключительно духовной, православной. Теория официальной народности добавила в фундамент национальных идей, где уже удобно устроилось православие, народность и самодержавие. Советское правительство кирпич народности оставило нетронутым, а православие и самодержавие заботливо перекрасило. Красной краской, конечно. Православие – в марксизм-ленинизм, а самодержавие – в фигуру сильного вождя, после смерти которого, как и при царях, в страхе плачет народ.

Вот и выходит, что все наши национальные идеи представляют собой не перечень задач, а новое прочтение данности – мы любим свою страну, мы верим в Бога, мы хотим создать систему устойчивого государственного управления, а потому делегируем группе лиц право делать нашу жизнь лучше. Вопрос о существовании и поиске национальной идеи – вопрос сложный, поскольку околофилософская доктрина, на которую будет опираться политический курс, рано или поздно превратится в идеологию, и все мы в этом случаи будем хвастаться тем, какие именно цифры в нашем партийном значке, а когда вспомним, где и когда такое уже было, может оказаться, что время прошло. И всё же без национальной идеи, без сверхзадачи создать что-то вечное и ценное стране вряд ли возможно. Чтобы творить для вечности, надо о вечности думать. Мы можем построить новые дома и заводы, можем повысить уровень жизни и вообще организовать рай на Земле, но даже рай создан для чего-то, и осмысленность бытия напрямую связана с первоначальной его целью.
И с национальной идеей плохо, и без нее худо...

Современная России учится говорить о себе без неуверенности в голосе. У нас есть тысячелетняя история и тысячелетняя религия, и даже наша государственность – старая и проработанная. Казалось бы, строй новый, дивный мир, пока желание не пропадет. Между тем, очнувшись после атеистической модели Советского Союза, мы ходим в церковь, изучая ее заново, но интуитивно, памятью предков чувствуя себя в особом праве там быть. Мы строим храмы, а потом выходим против них протестовать, когда скверы оказываются важнее. У нас нет политических лидеров, и в бюллетенях уже двадцать лет одни и те же кандидаты. Мы ощущаем в себе право и силу диктовать что-то кому-то на международной политической арене, и подобно Императорской России, которая шла помогать братьям на Балканах, мы вмешиваемся в делах соседних государств, одной рукой милуя, а другой – наказывая. Мы снова забираем земли, мы снова защищаем кого-то, мы снова вмешиваемся в бессмысленные войны. У нас есть историческая память, но нет осознания нашей миссии в настоящем. Россия – линкор, который сбился с курса и машинально двигается в направлении, установленном много веков назад, потому что новый курс выбрать страшно и сложно.

Национальные идеи остаются бессмертными, и на суде вечности они защищают наше право искать смысл. И находить его – в избранности, если нужно, но только такой, которая приходит изнутри, а не снаружи. Ради этой избранности не нужно бомбить сирийскую столицу, сбрасывая на нее "демократические" бомбы в 5 утра, или строить на границе стену. Мы всё ещё совершаем множество ошибок, но стоит помнить, например, о том, что в 2019 году не в наших регионах запретили аборты даже в ответ на изнасилование. Иногда этого достаточно.

Истинная избранность не может быть ненавистью. Если мы предполагаем, что есть некая сверхцивилизация, то мы признаем за ней априорное добро, потому что «сверх» в общечеловеческой философии созидательно. Может быть, миру не нужен богатырь, готовый в любой момент вскинуть щит и меч, но, как говорили в одном американском сериале, "раньше на картах писали "Здесь обитают драконы", а теперь – не пишут, но это не значит, что драконов больше нет". Может быть, сейчас совсем не время для драконов, но наша плохая память вовсе не означает, что все они истреблены. Драконы вообще существа невымирающие. И на каждого из них найдется свой богатырь. Вот такая мировая справедливость. Вот такая национальная идея – быть свечой во мраке мира, мечом, охраняющим царство людей, как в сказках. И это опять же – данность, как со всеми нашими идеями, потому что в мире темно, и – щелк – мы зажигаем свет.
Только пусть он сначала высветит наши собственные недостатки, чтобы было что исправлять, и наши собственные достоинства, чтобы научиться их любить.