«Родители были из зажиточных крестьян. Мой прапрадед был уроженцем Восточной Пруссии, в восемнадцатом веке по велению Екатерины Великой было произведено заселение немцами левобережья Волги в среднем течение у Саратова. Впоследствии образована автономная республика немцев Поволжья. Так что сами-то предки остались где-то очень далеко.
Нас было семь человек: отец, мама, три брата, сестра и невестка. Оттуда нас вывезли примерно 10–15 марта 1930 года, так, наверное, две недели везли в теплушках, телячьих вагонах.
Чем питались? Большинство людей что-то брали с собой, когда уезжали из дому. Но ведь уезжали-то с южной полосы, из Украины, Белоруссии, Астрахани, там уже в марте посевная была. Идёт состав теплушек, а в окнах висят корзины с продуктами. Очень много попортилось. У кого-то сухари были. Но в пути следования, я так смутно помню: как только большая остановка, так давали кипяток.
В каждом вагоне был старшой. В нашем вагоне, папа рассказывал, было шесть семей. Обыкновенный вагончик двуостный, были такие маленькие вагончики. В два ряда нары, посередке буржуйка стоит. И вот так ехали. Первый хлеб где-то около Кирова дали, свой-то хлеб кончился.
Привезли нас в Котлас. Тупиковая станция, дальше некуда. Расселили всех в земляных сооружениях около Макарихи. Вроде как землянки, метров так на 25-30 длиной. Сделан накат из брёвен, засыпано землей, мхом проложено, Двухъярусные полати сплошные, в середке металлическая печка-буржуйка. В одном таком бараке, если можно его так назвать, ведь барак – это что-то более капитальное, а здесь что-то наподобие овощехранилища, в среднем 150–200 человек размещалось. В нашем бараке, как отец рассказывал, было 18 семей.
Нары сплошные, для каждой семьи, в зависимости от количества людей, вроде отдельного купе: снизу или сверху. Тут и дети, и малые и большие.
До вскрытия реки всех, кто был в силе, а большинство таких было, сразу по приезду определили на лесозаготовки, ещё там, в Макарьихе. Оставляли только детей. А молодых женщин, незамужних, их тоже на лесозаготовки, в сторону Красноборска, около Приводино лесозаготовки были.
***
Весной потекло: крыши же там не было как таковой. Погрузили нас на баржу и привезли на пристань Козьмино. Тогда везли не только по Вычегде, и по Двине посёлки были.
На барже столько народу! Только в нашем посёлке Ледня человек восемьсот пятьдесят было. Все неработающие – пожилые женщины, дети – жили в деревнях: это Козьмино, Малая и Большая Толща, Гыжег, Березник, Лопатино. Там часть домов были тоже были конфискованы, хозяев не было. Нас, раскулаченных, тут помещали, а те, до нас, дальше куда-то на Север были отправлены.
Была деревня Березник. Остановились у семьи священника. Священника там уже не было, он давно там где-то был, в других краях. Всех взрослых сразу отправили в лес на прорубку трассы. От Козьмино и до самого посёлка Ледни, он у лесников назывался, кажется, Березовый. Но факт, что от Козьмино двадцать километров.
Дорогу стали строить. Два места очень тяжёлых были: большое Шономское и маленькое Шономское болота. Когда едете со стороны Яренска или с Козьмино, видны пробелы в лесу – болота. Механизации никакой не было, валили деревья поперечными двуручными пилами. Первое время были мастера из Козьмино, старожилы, которые учили, как ими пользоваться. Но надо сказать, было очень много несчастных случаев. Нарушали безопасность при валке леса, люди, в большинстве своём леса не видели. Очень много было случаев заболеваний, особенно, когда появились грибы. Люди не знали их, много было случаев отравлений.
Прорубка эта продолжалась почти до августа 1930 года. Люди, которые были на прорубке трассы, в течение всего лета жили в шалашиках, шалаши рядом с дорогой стояли. Ширина просеки была ограничена, только чтобы подвода могла проходить, разрубка-то была всего метров восемь–десять. Вот как раньше паламышская дорога была, в таком же состоянии. А вперед были уже люди поопытнее по просеке заведены, они там, где посёлок должен быть, начали готовить лес.
К поздней осени уже были построены первые два больших барака, с нарами. Перегородки из горбыля были сделаны. Кирпича не было, так металлические печурки стояли посреди барака. Так и жили. А затем, в течение двух лет, в посёлке Ледня уже целая улица была построена домов из бараков.
Был дальше ещё, за три километра, посёлок, он назывался Песочный. Это там, где в речку Ленка впадает Локтышь. Небольшой, всего четыре барака. Позже уже тут 4-квартирные дома строили. Вот Нянда - однотипный посёлок, они все по единому «генеральному плану» были построены. Только два было типа жилых строений: барачный тип и такие, на четыре семьи: перегородки в середке, и всё. В Нянде, где раньше клуб был, спецкомендатура размещалась. И в Ледне точно такая же комендатура: с одной стороны – управленческий аппарат, комендант, с другой стороны его семья.
Когда стали организовывать колхозы, мой отец Александр Андреевич Гардт стал председателем. Он хорошо объяснялся на русском языке, Французский язык прекрасно знал и понимал, так же как и мама, а вот остальные в большинстве своём русский язык плохо знали, только между собой общались. Да, он был сначала строителем всего этого посёлка, он по специальности строитель. А потом возглавил колхоз «Новая деревня». Но тогда председатель не выбирался на колхозном собрании, спецкомендатура решала, кого поставить.
И колхоз наш был неуставной. Неуставной! Ведь у колхозов уставы были, какие-то положения, а тут Устав был один – спецкомендатура. Без разрешения комендатуры мы не могли никуда выехать. Если кого встретят в Козьмино, значит кутузка тебе обеспечена. Посадят тебя в холодную и будешь сидеть. На всех поселках были такие кутузки…».
– записал Олег Угрюмов.
Вильгельм Александрович Гардт – один из жителей Ледни.