Яна Галина
Непонятое и непринятое
Мотив разрушения
в рассказе Татьяны Толстой
«Река Оккервиль»
в рассказе Татьяны Толстой
«Река Оккервиль»
Мир. Люди. Река Оккервиль.
Отсутствие веры. Безнадежность. Деградация.
Разрушение традиций. Разрушение семьи и всяких человеческих связей вообще.
Все это про рассказ Татьяны Толстой «Река Оккервиль». Но только ли про него?
Может быть, и про нашу жизнь тоже?
Отсутствие веры. Безнадежность. Деградация.
Разрушение традиций. Разрушение семьи и всяких человеческих связей вообще.
Все это про рассказ Татьяны Толстой «Река Оккервиль». Но только ли про него?
Может быть, и про нашу жизнь тоже?
Рано или поздно всё, что было иллюзией – разрушается.
Остается лишь реальность.
Непонятая и непринятая реальность.
Сюжет рассказа
История разворачивается в Санкт-Петербурге. Стареющий лысоватый мужичок Симеонов живёт в маленькой квартире, где иногда занимается переводами книг. Его жизнь скучна и однообразна.
Каждый день Симеонов слушает пластинки Веры Васильевны – известной в прошлом певицы. Она поёт о любви, и главный герой невольно принимает её слова на свой счёт. В его картине мира чувства к Вере Васильевне взаимны. И такие отношения его вполне устраивают.
Одним осенним днём, покупая очередную пластинку Веры Васильевны, Симеонов узнает о том, что она постарела и живёт где-то в Ленинграде, в нищете. Её популярность быстро угасла, а вместе с ней исчезли деньги, молодой супруг, драгоценности и прочие блага жизни.
Но мечта найти Веру Васильевну и выразить ей свою любовь была по-прежнему сильна в Симеонове. Он раздобыл её адрес и, вооружившись цветами и тортом, отправился на встречу. Увиденное поразило его. Вера Васильевна была хорошо накрашена и сидела за столом в окружении толпы гостей – отмечала свой день рождения. Оказалось, что каждый месяц её посещали поклонники.
Хаос и разруха были главными хозяевами вечера, а иллюзорный мир Симеонова быстро разрушился. Вера Васильевна для него в этот день исчезла.
Каждый день Симеонов слушает пластинки Веры Васильевны – известной в прошлом певицы. Она поёт о любви, и главный герой невольно принимает её слова на свой счёт. В его картине мира чувства к Вере Васильевне взаимны. И такие отношения его вполне устраивают.
Одним осенним днём, покупая очередную пластинку Веры Васильевны, Симеонов узнает о том, что она постарела и живёт где-то в Ленинграде, в нищете. Её популярность быстро угасла, а вместе с ней исчезли деньги, молодой супруг, драгоценности и прочие блага жизни.
Но мечта найти Веру Васильевну и выразить ей свою любовь была по-прежнему сильна в Симеонове. Он раздобыл её адрес и, вооружившись цветами и тортом, отправился на встречу. Увиденное поразило его. Вера Васильевна была хорошо накрашена и сидела за столом в окружении толпы гостей – отмечала свой день рождения. Оказалось, что каждый месяц её посещали поклонники.
Хаос и разруха были главными хозяевами вечера, а иллюзорный мир Симеонова быстро разрушился. Вера Васильевна для него в этот день исчезла.
Татьяна Толстая – автор рассказа «Река Оккервиль»
Образ Петербурга
Журнал «Аврора», выпуск №12, 1985 год
Рассказ Татьяны Толстой «Река Оккервиль» был впервые опубликован в третьем номере журнала «Аврора» в 1985 году.
Традиционная тема взаимоотношений между искусством и жизнью является ключевой в этом тексте. Такого мнения придерживаются многие исследователи творчества Т. Толстой (например, Е. Гощило, А. К. Жолковский и др.). Однако тематика рассказа значительно шире.
Создавая образ Петербурга, Толстая опирается на ведущие мотивы русской литературы. Прежде всего, это образ Медного всадника, который отсылает нас к пушкинскому творчеству и невольно заставляет вспомнить акварельную иллюстрацию Бенуа: «За ним несется Всадник Медный // на звонко-скачущем коне…».
Уже первые строки рассказа, погружающие читателя в место действия, отсылают нас к знаменитому петербургскому мифу и, как следствие, мифу о Петре.
Традиционная тема взаимоотношений между искусством и жизнью является ключевой в этом тексте. Такого мнения придерживаются многие исследователи творчества Т. Толстой (например, Е. Гощило, А. К. Жолковский и др.). Однако тематика рассказа значительно шире.
Создавая образ Петербурга, Толстая опирается на ведущие мотивы русской литературы. Прежде всего, это образ Медного всадника, который отсылает нас к пушкинскому творчеству и невольно заставляет вспомнить акварельную иллюстрацию Бенуа: «За ним несется Всадник Медный // на звонко-скачущем коне…».
Уже первые строки рассказа, погружающие читателя в место действия, отсылают нас к знаменитому петербургскому мифу и, как следствие, мифу о Петре.
“
Когда знак зодиака менялся на Скорпиона, становилось совсем уж ветрено, темно и дождливо. Мокрый, струящийся, бьющий ветром в стёкла город за беззащитным, незанавешенным, холостяцким окном казался тогда злым петровским умыслом, местью огромного, пучеглазого, с разинутой пастью, зубастого царя-плотника.
«Цитатность Петербурга» переосмысляется в тексте Толстой, приобретая новые смыслы. Традиционный возвышенный образ Петра-антихриста тут же заменяется откровенно сниженным и даже безобразным обликом «пучеглазого, с разинутой пастью, зубастого царя-плотника».
«В противовес общепринятой традиции Толстая возводит свой Петербург не вокруг знаменитого Бронзового Всадника на гранитном гром-камне, а вокруг другого монумента – памятника царю-плотнику», открытого в 1910 г. на Адмиралтейской набережной Петербурга. Это позволяет, с одной стороны, установить довольно определенные временные границы текста, перенести действие из XIX века в век XX, в эпоху Ленинграда, а, с другой, – обозначить «иные наследные корни сегодняшних горожан-тружеников». Толстая переворачивает торжественно-величественный образ Петербурга, поглощающего всё живое и обречённого на гибель. Мы видим его обратную сторону: город по-прежнему угнетает героя, но виноват в этом уже сам человек, его безрассудная мечтательность и оторванность от жизни.
Авторы статьи «“Петербургский текст” Татьяны Толстой» отмечают: «Метаморфоза города, который в рассказе обретает пугающие антропоморфические черты, порождает ироническое снижение, задает шутливый тон, в котором и будет вестись последующее серьёзное повествование о человеке – о «маленьком герое» Симеонове, потомке благородного Евгения из «Медного Всадника» Пушкина и «маленьких героев» Гоголя и Достоевского».
«В противовес общепринятой традиции Толстая возводит свой Петербург не вокруг знаменитого Бронзового Всадника на гранитном гром-камне, а вокруг другого монумента – памятника царю-плотнику», открытого в 1910 г. на Адмиралтейской набережной Петербурга. Это позволяет, с одной стороны, установить довольно определенные временные границы текста, перенести действие из XIX века в век XX, в эпоху Ленинграда, а, с другой, – обозначить «иные наследные корни сегодняшних горожан-тружеников». Толстая переворачивает торжественно-величественный образ Петербурга, поглощающего всё живое и обречённого на гибель. Мы видим его обратную сторону: город по-прежнему угнетает героя, но виноват в этом уже сам человек, его безрассудная мечтательность и оторванность от жизни.
Авторы статьи «“Петербургский текст” Татьяны Толстой» отмечают: «Метаморфоза города, который в рассказе обретает пугающие антропоморфические черты, порождает ироническое снижение, задает шутливый тон, в котором и будет вестись последующее серьёзное повествование о человеке – о «маленьком герое» Симеонове, потомке благородного Евгения из «Медного Всадника» Пушкина и «маленьких героев» Гоголя и Достоевского».
Акварельная иллюстрация А. Н. Бенуа к поэме
А. С. Пушкина «Медный всадник». 1916 год
А. С. Пушкина «Медный всадник». 1916 год
«Сладость одиночества»
Главный герой рассказа – переводчик, коллекционер-любитель, поклонник известной в прошлом певицы Веры Васильевны. Любовь к её голосу, рождаемая звуками граммофона, возносит его над суетой мира, приглушая боль и рождая «сладость его одиночества». Герой Толстой существует в нескольких измерениях. Машиной времени, которая соединяет в сознании Симеонова прошлое и настоящее, мечтаемое и явленное, становится фестончатая труба граммофона.
“
В такие-то дни Симеонов, особенно ощущая свои нестарые года вокруг лица и дешёвые носки далеко внизу, на границе существования, ставил чайник, стирал рукавом пыль со стола, расчищал от книг, высунувших белые язычки закладок, пространство, устанавливал граммофон, и заранее, авансом блаженствуя, извлекал из рваного, пятнами желтизны пошедшего конверта Веру Васильевну – старый, тяжелый, антрацитом отливающий круг, не расщепленный гладкими концентрическими окружностями – с каждой стороны по одному романсу.
Образ чёрной виниловой пластинки, вертящейся на граммофоне, пронизывает всю ткань рассказа, возвращая сюжетное действие к одному и тому же эпизоду – мечтаниям Симеонова под звуки старинных романсов в исполнении любимой им Веры Васильевны.
Известно, что замысел рассказа «Река Оккервиль» возник у Толстой во время её «прогулки по городу с Александром Кушнером, указавшим на дом своего знакомого, к которому Ахматова ходила принимать ванну». Многие исследователи отмечали присутствие в тексте незримого образа Анны Ахматовой. По словам самой Толстой, «единственным прямым текстом [Ахматовой], сознательно использованным» в рассказе, стало стихотворение «Слушая пение».
Известно, что замысел рассказа «Река Оккервиль» возник у Толстой во время её «прогулки по городу с Александром Кушнером, указавшим на дом своего знакомого, к которому Ахматова ходила принимать ванну». Многие исследователи отмечали присутствие в тексте незримого образа Анны Ахматовой. По словам самой Толстой, «единственным прямым текстом [Ахматовой], сознательно использованным» в рассказе, стало стихотворение «Слушая пение».
Слушая пение
Женский голос, как ветер, несётся,
Чёрным кажется, влажным, ночным,
И чего на лету ни коснется,
Всё становится сразу иным.
Заливает алмазным сияньем,
Где-то что-то на миг серебрит
И загадочным одеяньем
Небывалых шелков шелестит.
И такая могучая сила
Зачарованный голос влечёт,
Будто там впереди не могила,
А таинственной лестницы взлёт.
А. А. Ахматова, 1961 год.
Чёрным кажется, влажным, ночным,
И чего на лету ни коснется,
Всё становится сразу иным.
Заливает алмазным сияньем,
Где-то что-то на миг серебрит
И загадочным одеяньем
Небывалых шелков шелестит.
И такая могучая сила
Зачарованный голос влечёт,
Будто там впереди не могила,
А таинственной лестницы взлёт.
А. А. Ахматова, 1961 год.
Атмосферу Серебряного века во многом создают блоковские образы. Это и «Фабрика» («…а ведь на самом деле там наверняка же склады, заборы, какая-нибудь гадкая фабричонка выплевывает перламутрово-ядовитые отходы, свалка дымится вонючим тлеющим дымом, или что-нибудь ещё, безнадежное, окраинное, пошлое»), и несколько вольный пересказ «Незнакомки» («…и пусть идет она, натягивая длинную перчатку, по брусчатой мостовой, узко ставя ноги, узко переступая черными тупоносыми туфлями с круглыми, как яблоко, каблуками, в маленькой круглой шляпке с вуалькой, сквозь притихшую морось петербургского утра»).
Примечательна и перекличка имени главной героини (Веры Васильевны) с именем Анны Ахматовой. «Ахматовское АА заменяется толстовским ВВ», – пишут О. В. и Е. А. Богдановы. Однако более значима семантика, заключенная в имени главной героини. Её пение, она сама – олицетворение безусловной любви и неиссякаемой веры, способной преодолеть пустоту жизни и одиночество.
Несколько болезненное и самоотрешённое влечение Симеонова к фантомному образу Веры Васильевны, его стремление прикоснуться к прекрасному есть ни что иное, как попытка преодолеть собственную маленькость. Но и этот традиционный мотив возвышения человеческой души посредством искусства преодолевается в рассказе Толстой. Ироническая тональность повествования не преодолевается даже в самых трогательных эпизодах мечтаний Симеонова, в момент его слияния с голосом Веры Васильевны. Сакральное время, когда главный герой слушает пение Веры Васильевны, всякий раз сопрягается с бытовыми и даже несколько низменными действиями. Устанавливая граммофон и формируя некое духовное пространство для голоса певицы, Симеонов очерчивает таким образом ещё один круг – бытовой: он ставил чайник, доставал кружку и нарезал плавленые сырки, наслаждаясь и «радуясь, что никто не потревожит драгоценного свидания с Верой Васильевной».
Интересно и то, что Симеонов, будучи переводчиком, не придает особой ценности литературе. По его определению, книги – «нудные» и «никому не нужные». Разбросанные по комнате, потерянные в пыли и беспорядке, они утрачивают всякую духовность и служат лишь предметно-физической опорой: так, Симеонов подбирал «нужную по толщине книгу, чтобы подсунуть под хромой уголок» граммофона. Казалось бы, эта приобщенность к прекрасному должна возвысить героя, выделить его, однако она, наоборот, порождает ироническое снижение. Это усиливает ту долю странности в герое: вместо того, чтобы найти счастье и любовь в реальном мире, герой бежит в мир прошлого, в мир своих фантазий.
Примечательна и перекличка имени главной героини (Веры Васильевны) с именем Анны Ахматовой. «Ахматовское АА заменяется толстовским ВВ», – пишут О. В. и Е. А. Богдановы. Однако более значима семантика, заключенная в имени главной героини. Её пение, она сама – олицетворение безусловной любви и неиссякаемой веры, способной преодолеть пустоту жизни и одиночество.
Несколько болезненное и самоотрешённое влечение Симеонова к фантомному образу Веры Васильевны, его стремление прикоснуться к прекрасному есть ни что иное, как попытка преодолеть собственную маленькость. Но и этот традиционный мотив возвышения человеческой души посредством искусства преодолевается в рассказе Толстой. Ироническая тональность повествования не преодолевается даже в самых трогательных эпизодах мечтаний Симеонова, в момент его слияния с голосом Веры Васильевны. Сакральное время, когда главный герой слушает пение Веры Васильевны, всякий раз сопрягается с бытовыми и даже несколько низменными действиями. Устанавливая граммофон и формируя некое духовное пространство для голоса певицы, Симеонов очерчивает таким образом ещё один круг – бытовой: он ставил чайник, доставал кружку и нарезал плавленые сырки, наслаждаясь и «радуясь, что никто не потревожит драгоценного свидания с Верой Васильевной».
Интересно и то, что Симеонов, будучи переводчиком, не придает особой ценности литературе. По его определению, книги – «нудные» и «никому не нужные». Разбросанные по комнате, потерянные в пыли и беспорядке, они утрачивают всякую духовность и служат лишь предметно-физической опорой: так, Симеонов подбирал «нужную по толщине книгу, чтобы подсунуть под хромой уголок» граммофона. Казалось бы, эта приобщенность к прекрасному должна возвысить героя, выделить его, однако она, наоборот, порождает ироническое снижение. Это усиливает ту долю странности в герое: вместо того, чтобы найти счастье и любовь в реальном мире, герой бежит в мир прошлого, в мир своих фантазий.
Сальвадор Дали, «Великий мастурбатор», 1929 год
Слияние, смещение границы между духовным и телесным отражено и в образе Веры Васильевны. Она уже не предстает в сознании Симеонова как идеальное романтизированное бесплотное видение. Она вполне реальна: ее можно обнять, «прижать, покачать, перевернуть на спину». Этот эффект усиливается за счёт метонимического переноса: Симеонов достает из пожелтевшего конверта не пластинку, но «Веру Васильевну», под иглой вертится не «антрацитовый диск», но сама «Вера Васильевна», замолкает не голос, но ожившая в мечтах Симеонова «Вера Васильевна». Симеонов «покачивал диск, обхватив его распрямленными, уважительными ладонями».
Многие исследователи, например, Гузель Голикова, Ирина Хаирова, О. В. и Е. А. Богдановы, видели в Симеонове продолжение традиционного образа маленького человека, помещенного «в зеркало иронически-пародийной авторской интерпретации». Такое искажение традиционных тем и героев русской классики вполне намеренно и закономерно, что позволяет передать характер современной эпохи, ее цинизм и абсурдность.
Многие исследователи, например, Гузель Голикова, Ирина Хаирова, О. В. и Е. А. Богдановы, видели в Симеонове продолжение традиционного образа маленького человека, помещенного «в зеркало иронически-пародийной авторской интерпретации». Такое искажение традиционных тем и героев русской классики вполне намеренно и закономерно, что позволяет передать характер современной эпохи, ее цинизм и абсурдность.
Разрушение как форма бытия
«Река Оккервиль» – это не просто рассказ о людях, попавших в беду, а глубокое философское исследование состояния человека в мире, утратившем смысл. Разрушение здесь – это не просто нечто внешнее, но образ жизни, который проникает в самую суть бытия героев.
Физическое разрушение в рассказе проявляется на всех уровнях: мир – это «развалины», «потопленный в развалины», «умирающий», «мертвый»; люди – «разбитые», «потерянные», «осколки» былого; река Оккервиль, символ хаоса и разрушения, «съедает» и «разрушает» все, что попадает на ее путь. Однако, физическое разрушение является лишь внешним симптомом глубокого духовного кризиса, который пронизывает весь рассказ.
Духовное разрушение в «Реке Оккервиль» представлено отсутствием веры, безнадежностью и деградацией человека. Мир рассказа обезбожен. Герои утратили веру в себя, в других людей, в будущее. Их жизнь лишена смысла, и они обречены на вечное скитание в беспросветном мире. Человечность героев постепенно угасает, они «осколки» былого величия, погружающиеся в животный инстинкт.
Разрушение проникает и в социальную сферу. Рассказ представляет мир «после» – после революции, после войны, после краха идеалов. Традиции разрушены, общественные связи разорваны, люди одиноки, отчуждены друг от друга. Семья как основа общества также разрушена, и отношения между людьми строятся на «разрушении» и «беспощадности».
Однако, герои сами «разрушают» свою жизнь, «разрушают» свои отношения, «разрушают» свои мечты. Разрушение превращается в форму бытия, в «естественное" состояние человека в этом мире.
Мотив разрушения в рассказе «Река Оккервиль» показывает нам мир «разрушенный» и «человека разрушенного», то есть человека, который сам создает это разрушение и становится его жертвой.
Физическое разрушение в рассказе проявляется на всех уровнях: мир – это «развалины», «потопленный в развалины», «умирающий», «мертвый»; люди – «разбитые», «потерянные», «осколки» былого; река Оккервиль, символ хаоса и разрушения, «съедает» и «разрушает» все, что попадает на ее путь. Однако, физическое разрушение является лишь внешним симптомом глубокого духовного кризиса, который пронизывает весь рассказ.
Духовное разрушение в «Реке Оккервиль» представлено отсутствием веры, безнадежностью и деградацией человека. Мир рассказа обезбожен. Герои утратили веру в себя, в других людей, в будущее. Их жизнь лишена смысла, и они обречены на вечное скитание в беспросветном мире. Человечность героев постепенно угасает, они «осколки» былого величия, погружающиеся в животный инстинкт.
Разрушение проникает и в социальную сферу. Рассказ представляет мир «после» – после революции, после войны, после краха идеалов. Традиции разрушены, общественные связи разорваны, люди одиноки, отчуждены друг от друга. Семья как основа общества также разрушена, и отношения между людьми строятся на «разрушении» и «беспощадности».
Однако, герои сами «разрушают» свою жизнь, «разрушают» свои отношения, «разрушают» свои мечты. Разрушение превращается в форму бытия, в «естественное" состояние человека в этом мире.
Мотив разрушения в рассказе «Река Оккервиль» показывает нам мир «разрушенный» и «человека разрушенного», то есть человека, который сам создает это разрушение и становится его жертвой.