Как появилась религия? Ведь, если подумать, это глубоко иррациональное явление, в основе которого лежит чувство страха. Страх перед неизвестным и неконтролируемым вызывал у человека желание «договориться», найти какие-то способы отвратить от себя несчастья. Так появилась обрядность и ритуалы, регулярное повторение которых успокаивало и внушало ощущение, хоть и ложной, но надежды. Одно из значений латинского слова «religio» и было «перечитывание, повторение».

И сегодня бы мы назвали античное общество скорее не религиозным, а суеверным, поскольку действия людей не были направлены на духовный мир человека, а преследовали цель отвести беду. Это как сегодня человек предпочитает не переходить дорогу, если ее перебежала черная кошка, или стучит по дереву, чтобы не спугнуть удачу. Древнегреческие и древнеримские интеллектуалы прекрасно чувствовали двойственность этого положения, и считали себя свободными от «религиозных суеверий», но считали необходимым существование религии для успокоения народных масс.

Тогда Прометей надоумил жреца положить в один мешок мясо, покрыв его сверху требухой, а в другой мешок кости, покрыв их толстым слоем жира. Зевс обманулся сочным видом жира, приняв его за мясо, и выбрал второй мешок. Так греки объясняли себе, почему они оставляют себе лучшие куски мяса, а богам отдают жир и кости. Примечательно здесь то, что вся основная вина за обман переложена с людей на титана.

Такое практичное понимание религии язычниками привело к тому, что античное общество можно назвать первым обществом победившей толерантности. Было четкое понимание того, что все религиозные обряды это дело рук человеческих, а не богоданная реальность. У римлянина и грека не было никакой предубежденности к верованиям сирийцев или африканцев, наоборот, было любопытство: «А вдруг их способ переговоров с богами более действенный? Тогда мы с удовольствием возьмем это на вооружение».

Мы не найдем в язычестве ни одного свода религиозных норм и правил наподобие Библии или Корана. Была полная открытость к новым практикам и верованиям. И сами боги не мыслились как нравственные абсолюты. Язычники задолго до Фейербаха пришли к выводу, что боги являются отражением людей.

Ведь с нравственным абсолютом невозможно договориться, и именно поэтому у нас, людей воспитанных в многовековой христианской культуре, вызывает нервный смешок греческая и римская мифология. А ведь они мало чем отличаются от людей в плане поступков, мотиваций и мыслей, разве что возможностей у них больше и последствия их решений более масштабные.

14 октября 2020 года на Манхэттене была установлена двухметровая статуя женщины. Это именно, что женщина, а не какой-то монстр. Женщина, которую вы каждый день можете видеть на улице, на работе, дома. Медузу Горгону в ней выдают лишь змеи, которые, впрочем, лежат подобно обычным волосам. В правой руке она держит голову мужчины, в левой руке меч. Но лицо при этом не выражает бешеной агрессии, это скорее лицо загнанного в угол человека, которому не оставалось выбора.

Перед вами наглядное переосмысление истории Медузы Горгоны. Мы привыкли, что она монстр, чудовище, обращающее людей в камень. Она опасна, и ее нужно убить. Персей герой, который избавил человечество от угрозы. Но так ли это? Медуза Горгона не родилась чудовищем, ее такой сделали. Это была красивая девушка, которая на свою беду приглянулась всемогущему богу Посейдону. Спасаясь от него, она бросилась в храм Афины, ища у нее защиты. Но вместо этого она получила позор и проклятье.

И так ли уж мужественно поступил Персей? Он выбрал Медузу, потому что из всех трех сестер-горгон она единственная была смертная и была относительно легкой добычей. Но даже с ней наш герой побоялся вступить в честную борьбу, по одной из версии легенды, подкравшись к ней ночью и отрезав ей голову, пока она спала. Заслуживала ли Медуза Горгона такой судьбы?

Автор скульптуры Лучано Гарбати считает, что нет: «Эта история чрезвычайно трагична. Мне кажется, что Медуза – не монстр, но становится им после серии ужасных событий, пока ее не убивают. Если представить. Что она чувствует, когда любой человек, посмотревший на нее, превращается в камень. Можно понять – это одно из самых страшных проклятий». Вот так тесно переплетается язычество и один из ключевых вопросов современной толерантности – феминизм.

Почему же пришла в упадок столь вольнолюбивая религия? Как мы уже отметили, важной особенностью язычества было отсутствие догматики. Языческие культы возникали в маленьких гражданских общинах и идеально для них подходили. Однако Рим все больше становился гегемоном всего Средиземноморья, и ему необходимо было провести централизацию всей державы. На уровне государства эта проблема была решена с помощью культа императора. Император объявлялся богом и по всей империи строились храмы в его честь.

Оно не давало гарантий, требуя от человека постоянной сверки с собственным чувством добра и зла. Язычество требовало работы ума и сердца, а человеку хотелось «отключиться», получить однозначные ответы на все волнующие его вопросы и успокоиться. Так на историческую сцену вышло христианство.

Христианство с самого начала отличалось от язычества и всячески это подчеркивало. Именно со времен христианства появляется разделение религии, как внешней обрядности, и веры, как духовного переживания. Христиане первыми обратились к внутреннему духовному миру человека и поставили идею выше практической выгоды. Это были настоящие фанатики, и тем забавнее, что язычники считали их атеистами. Ведь в отличие от них, они вели себя крайне не толерантно по отношению к чужим богам, отказываясь приносить им жертвы.

Во времена всеобщей толерантности христиане стали политическими экстремистами. До сих пор все радикальные и экстремистские течения и партии возводят свою родословную к первым христианам. В их учении мы можем увидеть и анархизм, и коммунизм, и консервативный радикализм, и фундаментализм и много чего еще. Потому что христиане были первыми, кто идею поставили выше реальности.

Не удивительно, что против политических и религиозных экстремистов начались репрессии. В христианской традиции они известны как гонения. Как это часто бывает, преследования привели к ровно обратному результату. Христиане самоотверженно шли на самопожертвование, заходили в клетки к диким зверям, горели на кострах и умирали на крестах. Это было чистое самоубийство. И глядя на это, у многих язычников стали закрадываться сомнения. Если эти люди готовы умереть за свою веру, то в ней явно что-то есть.

Сначала десятки, а потом и сотни, и тысячи людей стали переходить в христианство. Сам имперский аппарат так же стал с интересом смотреть на эту религию. Та дисциплина, которая поддерживалась в христианской общине, была жизненно необходима империи, раздираемой изнутри противоречиями. В обществе и государстве окончательно сложился социальный запрос на христианство.

И вот тут христианство стало перед дилеммой. С одной стороны, хотелось сохранить свои духовные принципы и свою религиозную чистоту. Высокие нравственные идеалы это удел немногих и тогда бы христианство навсегда осталось бы сектой. А с другой стороны, слишком силен был соблазн, слишком сильна была жажда уничтожить язычество, отомстить ему. Но это означало упрощение, популяризацию учения Христа в массах и перенятие языческих принципов и обрядов.

И вот тогда «апостол язычников» Павел произносит свои сакраментальные слова: «Нет ни Эллина, ни Иудея, ни обрезанного, ни необрезанного, варвара, Скифа, раба, свободного, но все и во всём Христос». Это был момент перелома. Именно тогда тот, кто желал убить дракона, сам стал драконом. Христиане, отрицающие языческую толерантность, переняли главный принцип толерантности, дабы ее победить.

Христианство, сохраняя свою изначальную суть, действовало языческими методами. Даже его продвижение началось с чисто языческой практики «ваш бог сильнее, поэтому мы выбираем его». По легенде, императору Константину (именно он легализует христианство) накануне важной битвы за власть приснился сон, где он увидел христианский крест и надпись «Сим победиши».

Проснувшись, император приказал нанести крест на каждый щит в его воинстве. Битва была выиграна, соперник Константина обезглавлен, а он сам утвердился на троне. Если посмотреть на эту легенду с точки зрения пиар-технологий, то стратегия продвижения христианства выстроена в точном соответствии с языческим мышлением. А получив поддержку государства, христианство выстроило свою собственную организацию - Церковь, которая копировала основные принципы римского имперского строительства.

Став монополистом на «рынке духовных услуг», христианство и Церковь яростно и беспощадно стали уничтожать конкурентов. Гонимые стали гонителями. И вот здесь были отброшены в сторону понятия толерантности, терпимости и принятия всех («нет ни Эллина, ни Иудея…»). Это была внутривидовая борьба. Однако уничтожив язычество, христианство не смогло избавиться от языческих элементов внутри себя. Более того, чем больше стран и народов переходило в христианство, тем более гибким ему приходилось быть.

Однако, в отличие от язычества, которое принимало всех богов и все религиозные практики, христианство навязывало своего бога и свои обряды. А чтобы делать это более успешно, неизбежно приходилось упрощать суть религии, сводя ее к языческой практике «договорится с богом, чтоб все было хорошо». Точно так же как в языческой практике огромное внимание стало уделяться обрядности, которые от века к веку становились все пышнее и пышнее. Христианство выродилось.

На щит была поднята главная ценность толерантности – равенство людей. Эта идея абсолютно языческая, поскольку в ее основе лежит практичность. Когда вы урезаете в правах и выкидываете из социума людей, которые отличаются от вас в силу своего рождения, а не своего выбора, вы теряете потенциал, многообразие путей развития.

Исходя из этой ценности, мы напрямую выводим другую важную ценность толерантности – мультикультурализм. И опять же, в ее основе лежит языческая практичность, связанная с поиском у соседей лучших качеств. Такое ощущение, что язычество спустя тысячелетия вернулось в новом обличии и решило отомстить христианству его же методами.

И вот тут толерантность попадает в ловушку. Провозглашая языческие ценности, она действует слишком уж по христиански. Получив признание, угнетаемые на этом не остановились и развернули полноценную борьбу на уничтожение угнетателей. Куда делись идеи сосуществования разных культур, рас, наций, гендеров, полов? Как только борцы за толерантность получили равные или доминирующие позиции, они сразу обесценили свои идеалы. Совсем как христианство, которое трансформировалось в то, с чем боролось (в язычество), толерантность сегодня превращается в то, против чего оно выступало (в христианство).

Особенно ярко это видно на примере движения «Black Lives Matter». История рабства в США ужасна, в ней много жестокости, несправедливости и унижения. И, казалось бы, кому как не афроамериканцам стоило бы стремиться избежать ее повторения. Однако вместо этого они множат несправедливость и унижение, заставляя белых граждан Америки вставать на колени и просить прощения. Они уничтожают исторические и культурные памятники во имя толерантности, точно также как христиане уничтожали храмы и статуи во имя веры.

Не менее яркий пример гомосексуалы, которые долгое время были лишены права воссоединиться с любимыми людьми, сегодня становятся священниками и препятствуют заключению браков между гетеросексуальными парами. Так сделал шведский священник Ларс Горфельдт, в знак протеста против права священников не освящать гомосексуальные браки.

Сам пастор также является лицом нетрадиционной сексуальной ориентации, и прокомментировал эту ситуацию так: «Мы не должны больше рукополагать новых священников, выступающих против ЛГБТ. Мы не должны давать слово служителям церкви, передающим идею, что гомосексуалы – неполноценные люди». Почему при этом должны страдать обычные люди непонятно.

Так чем же является толерантность: новым язычеством или христианством? И чем являются сами язычество и христианство? А это не имеет значения. Все так тесно переплетено, что религия и толерантность смотрят друг на друга как в зеркало. Они любят и ненавидят друг друга. Там где заканчивается христианство, начинается язычество и наоборот. Язычество и христианство воссоединяются в словах «amen and awoman», произнесенных темнокожим священником во имя толерантности.